МЕРЦАЮЩИЙ ОГОНЬ
Как случилось, что в гуле огромной страны, взбудораженной штормовой волной перестройки, в реве танков, мчавшихся по Садовому кольцу, в шуме политических демонстраций, в грохоте чеченских войн, во всеобволакивающем мыле телесериалов, в залившем Россию сиропе эстрадной попсы не пропал, не затерялся камерный голос Антона Шатько, звучавший вроде бы не ко времени? Но видно, в том и заключается чудо гармонии, соединяющей звук и слово, что она всегда нужна людям - и в рукодельной тишине, и «во дни народных потрясений». Ибо обитает в нас вечная тоска по идеалу, по чудному зову, идущему неведомо откуда.
Не так давно, в начале нового тысячелетия мы оставили за плечами ХХ век - век, в котором изобрели атом, побывали по Луне и научились клонировать живые существа. Но и сейчас муза, так же, как во времена Сафо и Гомера, вагантов и менестрелей, в венке из полевых цветов, с гитарой в руке, разгуливает по улицам Москвы и Питера, Парижа и Рима, Вологды и Самары, и ее зазывают во столько домов, чтобы еще раз послушать спетую на новый лад древнюю, как мир, песню о торжестве добра над злом, любви над ненавистью, правды над кривдой, песенку о «рыцаре бедном, молчаливом и простом», о страданиях и надеждах человеческой души.
Песни Антона Шатько похожи на ворожбу, на заговор, где слово неотделимо от звука, а звук – от слова, где строчки и ноты тянутся, как нить из клубка Ариадны. Драгоценная путеводная нить. Эти песни рождались так же естественно, как возникает дождь или солнечный рассвет, - они и сейчас, когда его нет с нами, выплывают из наших снов, вырастают из нашей яви и растут вместе с нами. Они говорят нам - о нас самих, говорят так, будто мы остановились на бегу, на лету, и прислушались к порывистому дыханию ветра, шелесту опадающей листвы, крику одинокой птицы над бесконечностью осенних полей… И поняли что-то очень важное, срывавшееся доселе в суете быта, в скорлупе будней.
И еще одно определение я предложил бы для музыки, которую подарил нам Антон: мерцающий огонь. Он может то разгораться ярче, то уходить в угли костра, то превращаться в звезды далеких галактик. Но он не угаснет. Никогда.
Шествие не повторится! 
Дорогая душа, в тех краях, где не надо дышать,
Правда ль краше весна иль стоит бесконечное лето?
И любовью согреты поэты, твои кореша,
Отогреют там души… Иль, может, ни черта там нету.
Дорогой мой Антон, мой барон, мой едок макарон
Обожавший пельмени, ценивший медовое пиво,
Отпускавший остроты такие, что даже Харон
Хохотал бы как мальчик, забыв про тарифы проплыва…
Как там райский обед, о котором тут сведений нет?
Вам десерт полагается или уходит налево?
Как вообще рацион, есть ли, скажем, нарезка и паштет?
Или дело как раньше доходит до черствого хлеба?
Наступает момент, я беру с намагниченных лент
Запускаю в эфир своей кухни гитару и голос
И тогда появляешься ты, хоть тебя больше нет
И меня отпускает на миг этот суетный город,
Это время машин, ускользающих жен и мужчин
Время шин, время спин, … Ты даешь мне урок сохраненья
Сбереженья того, что осталось от детской души –
В самом платном краю, даришь мне неоплатное пенье.
Песню хлеб, песню хмель, песню мед, песню радость и боль
Через взрыв, через срыв, через толщу и муть стеклотары, –
От нежнейших одежд, чем встречает нас дом номер ноль
До последней джинсы, той, что в морге сорвут санитары…
Да зачтется тебе песнь земная в небесной тиши, –
Там ведь тоже должны быть с тобою такие же души,
Им ведь тоже так надо, что б кто-то им пел от души
Ну, а мы пока здесь можем запись поставить и слушать
Этот голос и эту гитару, которой нет здесь,
Но которая дарит надежду, что будем мы вместе.
Как прекрасен мотив, как чиста, как пленительна песнь
Как прекрасен твой жребий, он просто не мог быть чудесней!
Тут летом были шашлыки,
Гуляли пары, мужики
Играли на скамейках в шашки
И в подкидные дураки.
И мы с тобой, вдыхая дым,
Преображенные косым
Лучом июльского заката,
Сидели около воды.
А нынче поменялся век,
А нынче ветрено и снег
Летит стремительно и тает,
За воротник мне залетает.
И я, по скверу чуть спеша,
Иду, прерывисто дыша
Еще вполне горячим паром…
Мне ничего не надо даром.
Со мной осталась только речь,
Чтоб то, что кануло сберечь.
Со мной осталась только память,
Чтоб самого себя развлечь.
Зачем я продолжаю путь,
Неужто время обмануть
Все легкомысленно пытаюсь
И к веку прошлому прильнуть...
Мол, вдруг от пятницы в четверг,
Обратный убыстряя бег,
Век сам себя перемотает
До дней, где аромат витает
Шашлычной, где горит заря,
Где целый век до ноября,
В тот самый сквер, где обитает
Душа, тебе благодаря.
Там в раю, посвежевший, ничей,
Улыбаясь и малым и старым
Как лопату, несёшь на плече
С удивительным свойством гитару.
Подпоясавшись скрипом дверей,
С красной розы пылинки сдувая,
я за тенью твоей на траве
В Переделкине не поспеваю!
Может быть, это номер пустой,
Человеческой жизни короче:
Парой фраз перекинуться с той,
Что тебе тоже нравилась очень.
Руслом высохшей реки
я побрёл к её истоку.
Провожали рыбаки.
Бабы пялились из окон.
Только та, ради кого
Напросился я на дело,
Нянча сына моего,
Плакала осиротело
Не затарив сеновал
Мятою и медуницей,
С ней прощаясь, обещал
«На Николу» воротиться
Пот стекает ручьём по спине,
яНатыкаюсь лопатой на склянки.
На какой ты лежишь глубине
Уж не помню: всё делал по пьянке.
Я копал до вечерней поры
Глубже горя и шире, чем лето.
Неужели навылет прорыл,
Затопив жирной нефтью планету?
Я докуривал мрачно бычки,
Когда кликнул случайный прохожий
Лопухом протирая очки:
- Ищешь клад?
- Нет, любезный, дар Божий.